Общество, которое само давно уже ничего не спрашивает и не ищет ответов, с блеском в глазах и с пеной у рта пытается насильно обучить этому искусству детей.
В удивительное все-таки время мы живем. Никакой ментальностью невозможно объяснить странную социально-психическую обстановку, сложившуюся в современной России. Она не поддается классификации с точки зрения общественного или классового устройства. Это, как (простите уж за такой сравнение) феномен немецкого фашизма в Германии 1930 годов: он выбивается из обычного национал-социализма, и уж никак не соответствует ментальности и культуре германцев.
У каждого народа и государства свои демоны, которые спят до поры, а потом, вроде бы немотивированно, пробуждаются.
За последние несколько лет в России было два случая тотальной ненависти и презрения к министрам. Причем не постфактум, а на протяжении всего периода их деятельности в ранге высокого руководителя федерального ведомства. Это министр обороны Сердюков и министр образования Фурсенко.
Все что они делали и сделали подвергалось непрерывной, жесточайшей критике с самого начала. Критике конструктивной, обоснованной, с выкладками и доказательствами. Но до тех пор, пока они не совершили всего задуманного, они своих постов не лишились. Это говорит лишь о том, что все их реформы были санкционированы сверху, лично президентом. Да и глупо было бы полагать иначе. Но ни капли грязной воды, ни самой маленькой тени не пало на Владимира Путина. И чем больше «ужасов» мы узнаем про Сердюкова, тем меньше в этом виноват президент, и тем больше мы ему благодарны за отставку мебельщика.
Простой политической педерастией, отсутствием хоть какого-то самоуважения и здравого смысла этого не объяснить. Это необычная форма общественной шизофрении, феномен путинизма, о котором спустя годы будут гадать и недоумевать — так же, как о немецком всенародном сумасшествии.
В сфере образования министр Фурсенко решал одну, поставленную перед ним задачу, — приведение российской системы образования в соответствие с международными стандартами, пусть и как угодно формально. Основным и наиболее заметным достижением стало введение Единого государственного экзамена, который и по сей день очень многие (даже и не члены КПРФ) хотели бы отменить.
Начавшиеся школьные экзамены вновь повысили градус дискуссии и уже отметились всероссийским скандалом. Можно предположить, что если и не дискуссии (ко всему люди привыкают), то скандалы будут сопровождать сдачу ЕГЭ всегда. По одной простой причине.
Всеобщая стандартизация и унификация сдачи экзамена гарантируют, что любое коррупционное событие или нарушение становится достоянием широкой общественности, превращаясь в федеральную новость. Когда бы публикация ответов на вопросы экзаменационных билетов могла бы кого-то удивить? Они и так у всех были на руках: вопрос лишь в том, как этим достоянием воспользоваться.
Зато сейчас всем сразу становится известно, что, например, лучшие знания по русскому языку демонстрируют ученики из Ингушетии, а по математике — из Ненецкого автономного округа.
В отсутствие ЕГЭ чудес на ниве образования может быть сколько угодно, но все они были (были бы) проблемой даже не региональной и не районной, а максимум, проблемой отдельной школы. Мол, где-то кто-то из учителей какому-то ученику помог вытащить нужный билет. Сейчас же идет самая настоящая битва с мошенничеством и коррупцией, к которой приковано всеобщее внимание. Соответственно и цена вопроса гораздо выше. То есть, чтобы подтасовать итоги недостаточно простого желания директора школы или начальника районо — результаты меняют на республиканском (областном) уровне, иначе невозможно это сделать чисто технически.
И вот при всем при том обострившаяся борьба за «честность» при сдаче экзамена, в особенности борьба с гаджетами меня несколько удивляет.
Ведь речь идет не о телевизионной викторине, в которой люди соревнуются, кто больше всяких фактов знает, засоряющих голову. Если бы участникам какой-нибудь «Своей игры» разрешили использовать электронные устройства, то качество игры сразу бы поменялось. Стали бы выяснять не то, кто больше всякой ерунды знает, а кто может наиболее быстро добыть нужную и точную информацию.
Вопрос эффективности. Даже в курсовой работе, не говоря уже о серьезных научных трудах, что ценится больше всего? Правильно, — количество строк в конце работы с перечислением использованных источников.
Почему на церемонии вручения Нобелевской премии, перед тем, как дать медаль, деньги и заслушать нобелевскую лекцию лауреата, у него никто не требует доказательство того, что при своем открытии он не заглядывал в учебник, не читал справочник юного натуралиста и, не дай Бог, не выходил в Интернет?
Мы выявляем способности и определяем эффективность ученика/студента или проводим всероссийскую викторину?
Важным экзаменом для каждого руководителя является его способность справляться с трудными задачами. Давайте запретим президенту, министрам и губернаторам на время осуществления полномочий читать книги, смотреть телевизор, иметь калькулятор (не говоря уже про Интернет), и ни в коем случае не разговаривать друг с другом. А в конце срока проверим, как они справились с задачкой по улучшению социального самочувствия населения.
Не существует абсолютных критериев определения самого умного, красивого, эффективного, честного. Есть только условные, основанные на опыте, материальном результате и некоем чувстве экзаменатора (например, нравится—не нравится кандидат электорату).
Попытка найти абсолютный критерий для определения знаний учащихся грозит только интеллектуальным прорывом северокавказских республик к вершинам знаний. Экзамены должны быть как можно более условны, а критерии как можно более размыты. В таких параметрах грань между коррупцией и эффективностью станет нечеткой, и, в конце концов, коррупция исчезнет.
Мы издеваемся над детьми, требуя от них правильного ответа на не всегда корректные вопросы. А в обычной жизни кто-нибудь спрашивает с нас эти самые правильные и точные ответы, кто-нибудь задает нужные вопросы?